Неточные совпадения
Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных
звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных
стиховНи женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять.
У Карла Иваныча в руках была коробочка своего изделия, у Володи — рисунок, у меня —
стихи; у каждого на языке было приветствие, с которым он поднесет свой подарок. В ту минуту, как Карл Иваныч отворил дверь залы, священник надевал ризу и раздались первые
звуки молебна.
Стекла витрин, более прозрачные, чем воздух, хвастались обилием жирного золота, драгоценных камней, мехов, неисчерпаемым количеством осенних материй, соблазнительной невесомостью женского белья, парижане покрикивали, посмеивались, из дверей ресторанов вылетали клочья музыки, и все вместе, создавая вихри
звуков, подсказывало ритмы, мелодии, напоминало
стихи, афоризмы, анекдоты.
То писал он
стихи и читал громко, упиваясь музыкой их, то рисовал опять берег и плавал в трепете, в неге: чего-то ждал впереди — не знал чего, но вздрагивал страстно, как будто предчувствуя какие-то исполинские, роскошные наслаждения, видя тот мир, где все слышатся
звуки, где все носятся картины, где плещет, играет, бьется другая, заманчивая жизнь, как в тех книгах, а не та, которая окружает его…
Я прислушался. Со стороны, противоположной той, куда ушли казаки, издали доносились странные
звуки. Точно кто-нибудь рубил там дерево. Потом все
стихло. Прошло 10 минут, и опять новый
звук пронесся в воздухе. Точно кто-то лязгал железом, но только очень далеко. Вдруг сильный шум прокатился по всему лесу. Должно быть, упало дерево.
Когда дремота все гуще застилала его сознание, когда смутный шелест буков совсем
стихал и он переставал уже различать и дальний лай деревенских собак, и щелканье соловья за рекой, и меланхолическое позвякивание бубенчиков, подвязанных к пасшемуся на лугу жеребенку, — когда все отдельные
звуки стушевывались и терялись, ему начинало казаться, что все они, слившись в одну стройную гармонию, тихо влетают в окно и долго кружатся над его постелью, навевая неопределенные, но удивительно приятные грезы.
Старик слегка постучал в стекло: ответа не было; он постучал еще и еще раз, из хаты не было ни
звука, ни оклика; даже стоны
стихли.
— Горьким пьяницей! — повторял князь вместе с ней последние слова и уныло покачивал склоненной набок курчавой головой, и оба они старались окончить песню так, чтобы едва уловимый трепет гитарных струн и голоса постепенно
стихали и чтобы нельзя было заметить, когда кончился
звук и когда настало молчание.
Шум начал
стихать, и дождь хлынул ровной полосой, как из открытой души, но потом все
стихло, и редкие капли дождя падали на мокрую листву деревьев, на размякший песок дорожек и на осклизнувшую крышу с таким
звуком, точно кто бросал дробь в воду горстями.
А из облака неслись
звуки музыки, то
стихая, — и тогда слышался как будто один только гулкий топот тысячи ног, — то вдруг вылетая вперед визгом кларнетов и медных труб, стуком барабанов и звоном литавров.
— Вот эти
стихи не
звук пустой, а
стихи с душою и с сердцем. Я, мой почтеннейший господин советник, по слабости ли моих способностей или по недостатку светского образования, не понимаю новых книг, с Василия Андреевича Жуковского начиная.
Кстати, Пепко начал пропадать в «Розе» и часто возвращался под хмельком в обществе Карла Иваныча. Немец отличался голубиной незлобивостью и никому не мешал. У него была удивительная черта: музыку он писал по утрам, именно с похмелья, точно хотел в мире
звуков получать просветление и очищение.
Стихи Пепки аранжировались иногда очень удачно, и немец говорил с гордостью, ударяя себя кулаком в грудь...
Генерал одобрительно мотнул головой.
Звуки рояля
стихли. Валентина Григорьевна заглянула в комнату и сказала...
И все в доме окончательно
стихает. Сперва на скотном дворе потухают огни, потом на кухне замирает последний
звук гармоники, потом сторож в последний раз стукнул палкой в стену и забрался в сени спать, а наконец ложусь в постель и я сам…
Я уберег у себя эту редкость нынешнего времени, и Бенни переварить не мог этой книги и негодовал за
стихи, впрочем еще не особенно несогласные с позднейшими мечтами и
звуками г-на Некрасова.
Марья Павловна начала читать. Веретьев стал перед ней, скрестил руки на груди и принялся слушать. При первом
стихе Марья Павловна медленно подняла глаза к небу, ей не хотелось встречаться взорами с Веретьевым. Она читала своим ровным, мягким голосом, напоминавшим
звуки виолончели; но когда она дошла до
стихов...
Актер, как музыкант, обязан доиграться, то есть додуматься, до того
звука голоса и до той интонации, какими должен быть произнесен каждый
стих: это значит — додуматься до тонкого критического понимания всей поэзии пушкинского и грибоедовского языка.
Он почти усвоил манеру пения Глинки; но теперь с первого же
звука, с первого
стиха и настоящее вдохновение зажглось в его душе и дрогнуло в голосе.
Видно было, что она хотела что-то еще сказать, но речь ее стала уже мешаться и вышла нескладна; мало-помалу
звуки ее голоса слабели, слабели и совсем
стихли; смутные, полуоткрытые глаза не сходили, однако, с мужа и как бы силились договорить все остальное; наконец и те начали смежаться… Григорий взглянул на нее еще раз, потом подошел к полатям, снял с шеста кожух, набросил его на плечи и вышел из избы.
Будочник прислушивался. В темноте с разных сторон, на разные голоса стучали трещотки, лаяли собаки. Темнота кипела
звуками… Сомнения будочника исчезали. Огонек в окне угасал, и будка становилась явно нейтральным местом по отношению ко всему, что происходило под покровом ночи… Трещотки постепенно тоже
стихали… Успокаивались собаки… Ночные промышленники спокойно выходили «на работу»…
Звуки оркестра
стихли где-то далеко…
Прилично б было мне молчать о том,
Но я привык идти против приличий,
И, говоря всеобщим языком,
Не жду похвал. — Поэт породы птичей,
Любовник роз, над розовым кустом
Урчит и свищет меж листов душистых.
Об чем? Какая цель тех
звуков чистых? —
Прошу хоть раз спросить у соловья.
Он вам ответит песнью… Так и я
Пишу, что мыслю, мыслю что придется,
И потому мой
стих так плавно льется.
Блажен!.. Его душа всегда полна
Поэзией природы,
звуков чистых;
Он не успеет вычерпать до дна
Сосуд надежд; в его кудрях волнистых
Не выглянет до время седина;
Он, в двадцать лет желающий чего-то,
Не будет вечной одержим зевотой,
И в тридцать лет не кинет край родной
С больною грудью и больной душой,
И не решится от одной лишь скуки
Писать
стихи, марать в чернилах руки...
Гражданин
Да,
звуки чудные… ура!
Так поразительна их сила,
Что даже сонная хандра
С души поэта соскочила.
Душевно радуюсь — пора!
И я восторг твой разделяю,
Но, признаюсь, твои
стихиЖивее к сердцу принимаю.
Эхо подхватило его, бросило в лес, и он, разбившись об деревья на тысячи
звуков, долго, то
стихая, то усиливаясь, грохотал в чистом утреннем воздухе.
Даже трудно было определить, с какой стороны послышался этот
звук: он пронесся по лесу низко, над самой землею, и
стих.
Боярин сделал шаг назад,
На дочь он кинул злобный взгляд,
Глаза их встретились — и вмиг
Мучительный, ужасный крик
Раздался, пролетел — и
стих.
И тот, кто крик сей услыхал,
Подумал, верно, иль сказал,
Что дважды из груди одной
Не вылетает
звук такой.
И тяжко на цветной ковер,
Как труп бездушный с давних пор,
Упало что-то. — И на зов
Боярина толпа рабов,
Во всем послушная орда,
Шумя сбежалася тогда,
И без усилий, без борьбы
Схватили юношу рабы.
Было тихо… Где-то далеко в соседних комнатах кто-то громко произнес
звук «а!», прозвенела стеклянная дверь, вероятно, шкапа, и опять всё
стихло. Подождав минут пять, Кирилов перестал оглядывать свои руки и поднял глаза на ту дверь, за которой скрылся Абогин.
Пронесся тонкий, жужжащий
звук камертона. Регент, любимец и баловень купечества, лысый, маленький и толстый мужчина, в длинном сюртуке, более широкий в заду, чем в плечах, топким голосом, бережно, точно сообщая хору какую-то нежную тайну, задал тон. Толпа зашевелилась, протяжно вздохнула и
стихла.
Та песня, сперва шумная, порывистая, полная отчаяния и безнадежного горя, постепенно
стихала и под конец замерла в чуть слышных
звуках тихой грусти и любви.
И все молчат… А хмелевая ночка темней да темней, а в дышащем истомой и негой воздухе тише да тише. Ни
звуков, ни голосов — все
стихло, заснуло… Стопами неслышными безмолвно, невидимо развеселый Ярило ступает по Матери-Сырой Земле, тихонько веет он яровыми колосьями и алыми цветами, распаляет-разжигает кровь молодую, туманит головы, сладкое забытье наводит…
Стихли уныло-величавые
звуки песни о смертном часе, и дума хмарой подернула веселые лица. Никто ни слова. Мать Виринея, облокотясь руками и закрыв лицо, сидела у края стола. Только и слышна была неустанная, однообразная песня сверчка, приютившегося за огромною келарскою печкой.
В большом доме глухо рокотали ритмические
звуки рояля и минутами
стихали, относимые порывом ветра.
Когда пьяные прошли, уныло-задорные
звуки гармоники
стихли, из покосившегося домика с хлопающей ставней вышла женщина, жена Гусаренка, и остановилась на крылечке, глядя вслед за прошедшими.
Он стоял и слушал, как переливались эти
звуки, как окрылялись они парящею в небеса силой, словно грозно молящие стоны и вопли целого народа, и как потом стали
стихать,
стихать понемногу, переходя в более мягкие, нежные тоны — и вдруг, вместе с этим переходом, раздался страстно-певучий, густой и полный контральто Цезарины...
Несется косная по тихому лону широкой реки, вода что зеркало, только и струится за рулем, только и пенится что веслами.
Стих городской и ярманочный шум, настала тишь, в свежем прохладном воздухе не колыхнет. Петр Степаныч передал руль кормщику и перешел к носу лодки. Шепнул что-то песенникам, и тотчас залился переливчатыми, как бы дрожащими
звуками кларнет, к нему пристал высокий тенор запевалы, песенники подхватили, и над широкой рекой раздалась громкая песня...
Конец спустившегося одеяла задел за лежавший на полу колокольчик, и тот, медленно дребезжа о края язычком, покатился по полу. Вот он описал полукруг и все
стихло, и снова нигде ни дыхания, ни
звука, и только слышно Висленеву, как крепко ударяет сердце в его груди; он слегка разомкнул ресницы и видит — темно.
Тогда я поняла, что меня звал Юлико, лежавший в соседней комнате. И странное дело, мои страданья как-то разом
стихли. Я почувствовала, что там, за стеною, были более сильные страдания, более тяжелые муки, нежели мои. Юлико терпеливо лежал, как и всегда с тех пор, как упал, подкошенный недугом. До него, вероятно, долетали
звуки пира и музыки и веселый говор гостей. Но о нем позабыли. Я сама теперь только вспомнила, что еще накануне обещала принести ему фруктов и конфект от обеда. Обещала и… позабыла…
Юноша неестественно-поющим голосом читал
стихи. Гибкие, певучие
звуки баюкали внимание, трудно было понять, о чем речь.
Наш Аполлон, широко размахнувшись рукою, потом ударив себя в грудь и, наконец, по струнам лиры, отчего она согнулась, не издав из себя
звука, с глазами горящими, как у беснующегося, произнес громогласно с полсотни
стихов.
Потом в столовой
стихло, и глухо заговорила прислуга, а из залы принеслись
звуки рояля.